Связь поколений

Очерку 11-классника средней школы № 1 Владислава Жолнерчука было присуждено 1 место в районном конкурсе «Ветеран живет рядом», проведенном в этом году Советом ветеранов и Управлением образования.

Футляр

Первые мои воспоминания об этом человеке можно отнести к моему семилетнему возрасту. Этот дедушка жил со мной в одном доме, в соседнем подъезде. Он был невысокого роста, смуглый, у него была характерная родинка под глазом, по которой я его прекрасно помню, но больше всего мне запомнились его мутновато-голубые глаза. Григорий Семенович очень любил шутить и, можно сказать, светился жизнерадостностью и миролюбием. Я никогда не видел его злым и рассерженным, напротив он всегда смеялся, и улыбка не сползала с его покрытых трещинами возраста губ, но вот глаза…

Жил дед Гриша (а ребенком я звал его именно так) один, жены у него давно не стало, а дети жили своей жизнью, и лично я видел их лишь раз за все время. Он каждый вечер выходил на прогулку в своем стареньком сером костюмчике и темной шляпе, и, если мы с папой тоже в это время куда-то шли и встречали его, то между моим отцом и этим дедушкой постоянно завязывался небыстрый разговор. Они разговаривали о чём угодно: от последних новостей нашего дома до вчерашнего футбольного матча с участием сборной России, но всегда беседа прерывалась острой шуткой Григория Семеновича и его смехом. Он как будто только и хотел, что сделать мир вокруг себя чуточку добрее и веселее, как будто его не устраивала серость и грубость этого мира.

Я тогда абсолютно не знал, чем этот жизнерадостный дедушка занимался в молодости, где и чем жил, что ему пришлось пережить. Я даже возраст точный не знал, знал только, что он «восьмой десяток разменял». Но однажды произошла история. В день Великой Победы, 9 мая, на празднике, который вызывал у меня чувство долга и бесконечной благодарности всем, кто ковал победу своими жизнями и душами, я увидел своего соседа, этого веселого дедушку, плачущим во время минуты молчания. Слезы с его изморщиненных щек падали на пиджак с медалями и военными орденами. После увиденного, как сейчас помню, я весь начал гореть: из глубин сердца до слёзных желез, но, чтобы не вызывать лишних вопросов ко мне от приятелей, я просто опустил голову и утёр мелкие соленые капли. Весь остаток дня я только и думал об этом эпизоде, как человек, прошедший войну, переживший столько всего, мог оставаться оптимистом, но при этом я и нашел объяснение его невыразительным глазам.

Я все время думал, как выразить свою благодарность этому человеку, одному из тех, кто подарил нам жизнь. Я даже чувствовал за собой какую-то вину перед ним и за себя, и за окружающих, что они как будто не ценят того, что он делал в далекие сороковые, что он прошел и через что переступил, чтобы мы жили, чем жертвовал, что и кого терял. К сожалению, я ничего так и не предпринял, для того чтобы выразить признательность Григорию Семеновичу. Но, здороваясь с ним, я всегда чувствовал особое волнение, будто что-то должен сделать или что-то должно произойти.

…Случилось это зимой. Как-то раз, после школы, я шел домой и возле соседнего подъезда увидел множество машин, а также автобус, а снег рядом с подъездом кровоточил подмерзшим багрянцем гвоздик. Догадавшись, что кто-то умер, я быстро забежал в дом – с детства боялся мертвых и смерти. Родителей дома не было, и я, включив телевизор, попытался отвлечься. Когда мама с папой вернулись с работы, я уже и забыл о похоронах, но случайно услышал такой разговор:

- Хороший человек был, – сказал отец с тихой скорбью в голосе, – не думал я, что заберет его Господь так скоро.

- Я вообще и не могла подумать, что это он умер, ведь у нас полный дом пожилых людей, были и старше него, – рассуждала мама.

- Мам, пап, а вы про кого сейчас говорите?

Родители переглянусь, потому что знали, что я эмоционален, и папа сказал тихо так: «Григорий Семенович ушел, ушел насовсем из этого мира». Не понятно, как я сдержал слезы и, сказав что-то невнятное, ушел в свою комнату. Я знал, что у него возраст, нелегкая жизнь, но все равно задавал себе вопрос: «Почему именно он? Почему никто иной?» - ответа не было.

На следующий день я шел домой с катка и увидел такую картину: рядом с соседним подъездом стояла грузовая машина, нагруженная разной мебелью, вокруг нее валялись мелкие предметы обихода, будто кто-то переезжает. Когда я подошел ближе, я понял, что никто никуда не переезжает, что это вещи умершего ветерана: рядом с машиной помимо карандашей, ручек, книг, разных тряпочек, лежал обрывок фотографии, на которой был изображен Григорий Семёнович с ещё одним человеком его возраста. Чуть поодаль я заметил какой-то черный предмет в снегу. Подойдя поближе, я понял, что это футляр из-под бинокля, оглядевшись по сторонам, я взял его и побежал домой. Тогда я не думал, плохо я всё-таки поступил или нет, а просто сделал это. Я решил никому не показывать мою находку, а спрятал между кроватью и стеной, решив вернуться к ней позже.

Вечером, убедившись, что родители заняты, я с трепетом достал из-за кровати черный, потертый временем, кожаный футляр, медленно расстегнул облезшую застежку и открыл: он был совершенно пуст, понятно, что бинокль из него вытащили. Я начал вертеть футляр в руках и заметил на верхней крышке, на внутренней красного бархата обивке истлевшую бумажку, на которой было что-то написано мелкими буквами. Я попытался разобрать почерк, маленькие острые буквы, потрепанные годами, медленно, но верно выстраивались в слова: «Моему верному другу Грише на память о нашем совместном подвиге по уничтожению фашизма. Живи вечно, Друг мой!».

…Сколько их, этих жизнерадостных старичков, о подвигах которых могут и не подозревать окружающие, которые одиноко доживают свой век? Сколько таких Григориев Семёновичей или, быть может, Иванов Степановичей, или Алексеев Николаевичей? Сколько их осталось, а скольких уже нет? Сколько судеб искалечила война, сколько семей разрушила и скольких друзей разлучила?.. Но нужно знать, что пока жив хоть один человек, который помнит их подвиги, будут живы и они.