Рядом с нами

Миссия добра

Пролистывая подшивку нашей газеты за 1961 год (тогда она называлась еще «Социалистическое строительство»), я наткнулась на интересную заметку: агроном горкомхоза Н. Васильев обращается к исилькульцам с призывом высадить на городских улицах три миллиона цветов.

И в качестве положительного примера приводит мясокомбинат, где «уже получено 80 тысяч корней цветочной рассады», хороший уход за которыми обеспечила «сортировщица, ударник коммунистического труда Вера Петровна Солдатенко».

А недавно, в августе этого года, родные и близкие Веры Петровны через нашу газету поздравляли ее с 90-летием. Наверняка, человек, проживший такую долгую жизнь и занимавший такую активную жизненную позицию, может рассказать много интересного о себе и о нашем городе, – решили мы в редакции. И не ошиблись.

О цветах

– Проходи, что помню, расскажу, – пригласила меня худенькая, энергичная женщина, выглядящая максимум лет на 75. Память у нее оказалась в полном порядке, имена, фамилии и даты давних событий она называла без запинки. Слух и зрение, тоже, слава Богу, не подводят: в беседе нам не приходилось форсировать голос, и текст принесенной мной заметки она бегло прочитала без очков.

– А я цветы с детства любила, и всюду, где появлялась, их разводила, – прокомментировала моя собеседница. – На мясокомбинате вокруг цеха их каждый год рассаживала. А однажды шофер ехал и смял, так директор его вызвал и нагоняй дал. Все по очереди в нашем цехе эти клумбы поливали.

В газете сколько раз обо мне писали, и даже телевидение приходило. У меня дома только гладиолусов 21 сорт был! Я первые места в городском конкурсе благоустройства занимала, в выставках цветов в клубе Ленина, в «Победе» участвовала. А когда дети в школу идут, до 30 букетов нарезала, и никогда с них копейки не взяла.

О детстве

– Я себя с пяти лет помню. Мы жили в Красноярском крае, в деревне Карымово. На берегу реки я вместе с соседскими девчонками гусей пасла. Мама расстелет самотканое полотно, нальет молока, кусочек сала с хлебом положит, и мы целый день у этой речки.

Отец ездил к брату на Дальний Восток, и в вагоне мужчина про Исилькуль рассказывал, что тут и работа есть, и хлеб дешевый. Вот он домой вернулся, с мамой все обговорили, и в 1939 году, зимой, мы приехали в Исилькуль. Сначала он только меня с собой взял, мне 13 лет было, а мама еще с тремя детьми дома оставалась. Квартиру сняли, отец устроился на железную дорогу, и в мае уже вся семья переехала. Потом дом на улице Московской из самана стали строить.

Во время войны ой как тяжело люди жили! Даже тут некоторые от голода опухали. Мои три брата ходили на поля колоски собирать и младшего потеряли под «Памятьсвободкой». Мама побежала по соседям, все по темноте пошли его искать, ходили по полям, кричали: «Лё-ё-ня, Лё-ё-ня!». И под утро старший брат его в копне спящего нашел. А не пустить – есть нечего будет. У нас-то еще коровка была, на молоке супишки варили.

Мама работала в РайПО, солила капусту для фронта, потом там стали сушить картошку. Я окончила 7 классов и ходила ей помогать. А в 1944-м году узнали, что на мясокомбинат требуются рабочие, и я пошла. Меня и еще одну девушку послали в лес пилить дрова. С нами на двух парах быков ездил немец, высланный с Поволжья. А морозы! Когда сани загрузим, немец говорит: «Девщенки, не садитесь, замерзнете, вокруг бегайте, бегайте». И мы с Галкой бегаем. На ногах валенки соломой набитые и фуфаечка тонкая. И не болели же, Господь берег.

Об отце

– В 1941-м году папу забрали на строительство военного завода, а в 1943-м – на фронт. Вернулся калекой – и ребра выпирали, и на ноге кость кусочками выходила. Как подойдет кость, он кричит, больно, и мы ее из раны вынимали. В Сызрани в госпитале отлежал три месяца, никакого улучшения. Маме написали, что лучше взять его домой, поскольку питание там плохое, а без этого он не поправится. В Исилькуле еще работал госпиталь, но отец отказался туда ложиться, только домой. Сколько вшей в его повязках было – это страшно. Мы их стирали, гладили и перебинтовывали. И сливочек ему принесем, и другое, что получше, и наш папа встал на ноги.

Пенсии тогда не давали, он сам стал добывать – съездит в Свердловск, купит полотна, каким там танки обшивали, а мама юбок нашьет да фуфаек настежит на продажу.

Когда стали получше жить, деревянный дом себе построили. Я наравне с плотниками работала. Отец скажет, что делать, и я топором махала и крышу крыла. Все умею делать. Мои ручки поработали – и государству, и себе.

Об учебе и работе

– В 1946 году обком партии посылает 6 человек из нашей Омской области на учебу в Россошанский мясной техникум. А там, в Воронежской области, еще самолеты и танки подбитые стояли. Каникул-отпусков нам не давали, как уехали из дому, так зимой учимся, а летом на поля идем работать. Кукурузу рассаживали, пололи, а когда пшеница поспевала, так даже на ночь с поля не уходили. Только рассветает – уже приступаем к уборке, и пока не стемнеет совсем, не заканчиваем, а потом поел и упал в солому спать, себя не помня. Отучившись три года, вернулась домой. Работала начальником кулинарного цеха, а когда выстроили новый убойный цех, меня туда назначили начальником.

И еще почти 20 лет председателем местного комитета была – распределяли путевки в санатории, квартиры работникам, организовывали художественную самодеятельность, проводили елки, «голубые огоньки». Как перевыборы – опять предлагают Солдатенко. Говорю: «Люди добрые, у меня же семья, дети». А они: «Петровна, ты все успеешь!»

За рабочих горой стояла. Раз даже директора за грудки брала. Котельная поломалась, в помещениях 6-9 градусов, а директор велит скот валить. Я говорю: «Нет,

людей гробить не позволю». «Солдатенко, ты на себя много берешь!» «Не больше твоего, у меня такое же право их интересы отстаивать». Он меня схватил за грудки, и я его. Он тогда отпустил, отошел: «Петровна, прости меня, дурака горячего». Говорю: «Ничего, но все равно, Иван Андреевич, работать в холоде мы не будем». Моя взяла.

И когда у кого дома «не клеилось», я туда иду, сколько семей мирила. Узнала, что у нашего шофера сынок вместо хлеба и сахара, за которыми его отправила мать, купил книгу о войне, и отец его избил. У нас в то время один выходной был, в воскресенье взяла две книги военные, какие дома были, и пошла к ним. Сеньке шороху дала, а мальчонке книги отдала и сказала: «Сашенька, как прочитаешь, прибегай ко мне на комбинат, я тебе еще на книги денег дам». Так когда я уже на пенсии была, этот Саша пришел меня на свою свадьбу приглашать, говорит: «Вера Петровна, я Вас никогда не забуду!»

На мясокомбинате отработала 37 лет. Еще сильная, здоровая была, но муж сказал: «Вера, мы детей выучили, определили, живем в достатке. Хватит работать, давай хоть в старости поживем спокойно». Хоть меня директор не хотел отпускать, говорил: «Какая ты пенсионерка – ты пионерка!», но я дела передала и уволилась.

О семейной жизни

– А замуж я вышла за цыгана! – оживляется моя рассказчица. – Напротив нас жила цыганская семья: бабушка, две ее взрослых дочери, и детей у одной трое, у другой четверо. А мой Вася – сирота. Мать в 1939 году умерла, отец повторно женился, но когда его на фронт забрали, мачеха Васю в Исилькуль к теткам по маминой линии отправила. Дело к осени, надо в школу. Вася домой приехал – квартира на замке. Он ключ запасной из-под картофельного ящика достал, дверь открыл, а в доме вещи чужие. Оказывается, мачеха уехала, а в квартиру эвакуированных из Ленинграда заселили. Пришлось Васе назад к теткам ехать.

Тетка в «Сельхозтехнике» на проходной сторожем работала и 13-летнего Васю туда привела. Сварщиком поляк Березовский был, сколько ему в ученики предлагали, а он Васю выбрал, увидел, что тот к работе прилежный, всему научил. И сварщик он был на весь Исилькульский район – где трактор сломается, его туда везут. С работы придет – тележку в руки, в питомнике тальника нарубит, весь огород им оплел, все по хозяйству делал.

Вот мама мне и подсказала: «Вон Васька какой хороший, работящий»… Поженились мы в 1949-м году. По цыганским законам нельзя жениху к невесте в дом идти, пришла я к ним. А сноха должна и варить, и стирать, и убирать за всеми. Две комнатки, и нас там 11 человек, да еще тетки мужиков к себе водили. И вот апрель месяц, я уже на седьмом месяце беременности. Вася всегда поздно с работы приходил, а тут пришел пораньше. Я ему в тазу воды нагрела, говорю: «Умывайся, Вася, быстрее, я носки постираю да начну пол мыть». «Так ты и полы моешь? А что эти делают?» Как дал по ведру, что оно в комнату из кухни полетело. Выскочили цыганки, давай ругаться: «Ну посади ее на божничку и молись, раз ей делать ничего нельзя!». Но Вася заявил, что меня в обиду не даст.

Наискосок дед Король с бабушкой жили, и они нас на квартиру пустили. Стали мы следующим вечером вещи собирать, какой эти цыганки крик подняли, как Васю тянули, чтобы не уходил! Он ведь даже не знал, какая у него зарплата, тетка за него получала. Родила я мальчика мертвого. Хоть была такая здоровая – что мужик мешок нёс, то и я. А еще какая дурная была: ночь спать не буду, пока не сделаю, что запланировала. Вася мне во всем помогал. В выходной я стираю, он белье развешивает, гладит. С работы вечером бегу, он уже воду в кастрюле закипятит, чтобы я ужин готовила. Мы за всю жизнь друг другу грубого слова не сказали.

Как стали мы отдельно жить, мама с папой говорят: «Вера, мы вам будем во всем помогать, но давайте деньги собирать, надо вам дом строить». В 1951 году наш сын Саша родился. И вскоре мы в свой собственный дом перешли. Только радость недолгой была. От изнурительной работы у мужа правая рука и ноги отнялись. Куда мы только ни кидались, и здесь, и в Омске в больнице лежал – никакого результата. 29 лет парню, а он сам ни поесть, ни в туалет сходить не может. Длилось это полтора года. Врач нам сказал, что ему надо полечиться в Мацесте, но путевок нет. Я заплакала, вышла из кабинета, а медсестра следом выбегает: «Вот адрес Минздрава, напишите». Я на четырех страницах описала всю Васину жизнь, и через 11 дней пришел ответ из Москвы, выделили ему путевку.

Брат Володя у меня на железной дороге работал, говорит: «Сестрица, я отпуск возьму и отвезу его». Путевка на 24 дня. Пишет оттуда, что рекомендуют продлить лечение хотя бы на неделю, но уже за свой счет. Где деньги взять? А я только пальто себе справила. Продала это пальто и две подушки, деньги выслала еще на 10 дней. Но как мужа унесли из дома на носилках, так на носилках и принесли.

С мая мои братья Васю на перине на веранду выносили, чтоб он свежим воздухом дышал. Прошло больше месяца после Мацесты, у него только рука стала чуть-чуть двигаться. А однажды иду с работы, а он на лавочке у дома сидит. Говорю: «Зачем тебя ребята сюда вынесли, как я тебя назад потащу?» А он: «Вера, сядь, послушай. Лежал я сегодня, а у меня правая нога задергалась-задергалась. Я ее руками поднял, вторую поднял, погладил, качал-качал ими, а потом встал на четвереньки, с веранды по ступенькам спустился, по двору прополз до калитки. А тут Лешка-шофер шел на обед, помог мне на лавку сесть». Я так обрадовалась. Но назад-то надо, говорю: «Цепляйся за меня, я сильная, дотащу». Но он: «Нет, как сюда, так и отсюда – сам!»

Так Вася потихоньку-потихоньку стал двигаться, потом с костылем ходить. А через шесть месяцев заявил: «Вера, никакой я не инвалид, я работать могу!» И пошел. Так еще же заочно в техникуме отучился. 41 год он в «Сельхозтехнике» отработал, по горячей сетке на пенсию вышел. Жаль, пожить не пришлось – сердечником был, умер, когда ему без 40 дней было 60 лет. Царство небесное моему муженьку.

А как он детей любил, и своих, и чужих! С работы идет, а ребятишки не своих родителей встречают, а дядю Васю, он сразу в магазин за конфетами, и они за ним гужом. В 1955-м году у нас дочь Галя родилась. А однажды Вася приходит с работы и говорит: «Вера, давай к себе мальчика возьмем». И рассказывает, что из Москаленок приехал парнишка, семиклассник, которого отец из дома выгнал, конфликт у них серьезный вышел. В Исилькуле у него дядька, но у того своих детей четверо. Так Ванечка у нас и жил, стал нам как родной. И внука Пашеньку до семилетнего возраста воспитывали. А теперь уж у меня четверо взрослых внуков и шестеро правнуков.

«Гуманитарная помощь»

Именно так, по словам Веры Петровны, ее за глаза называют соседи. Много лет она помогала ухаживать за тремя прикованными к постели больными – совершенно посторонними для нее людьми.

– Даже алкашей мне жалко, – признается она. – Ну как человеку в куске хлеба отказать?! У нас мама такая была, она мне такое сердце оставила, что всех жалко. Вот сижу у телевизора – бегущая строка идет, что на 3-ей Северной сгорел дом, и молодая семья с ребенком осталась без имущества. Я скорее телефон записала, позвонила, сразу постельное, посуду им дала и потом, чем могла, помогала. Так когда они в Новосибирск уезжали, пришли попрощаться, расставались, как родные.

Или когда Ледовый открыли, идет впереди меня по улице женщина с мальчиком, и он просит: «Мама, дай мне 30 рублей на коньках покататься». А она: «Сынок, если я тебе дам, у нас на хлеб завтра не останется». Я их догнала, достала 30 рублей и говорю: «Женщина, только не ругайте его, пусть он сходит, это же дитё, нельзя, чтобы в детском сердечке горечь оставалась».

Священника недавно спросила: 90 лет живу, пора бы, чтобы Бог меня уже прибрал, а Он что-то медлит. А тот ответил, что, раз живу, значит, Господь считает, что я еще тут нужна, ещё кому-то помочь могу. Считаю, что не зря жила…

Светлана ТАРАСОВА.